Из прошлого: далекого и близкого. Мемуары археолога

В годы Великой Отечественной войны учёные-археологи сражались на фронтах, работали в эвакуации или оставались под обстрелами в Москве и Ленинграде. Их военные биографии сложились по-разному: одни прошли войну от начала до конца, другие попали в плен, третьи оказались в эвакуации, были репрессированы, работали в археологических экспедициях, которые проходили в военное время на освобожденных территориях, были и те, кто не дожил до победы. В дни празднования 75-летней годовщины Великой Победы мы начинаем публикации фрагментов мемуаров, писем и воспоминаний сотрудников нашего Института.

Николай Яковлевич Мерперт оказался в советской армии в 1940 г., сразу после окончания школы. Службу он проходил в Пскове, в составе I Мотомеханизированного корпуса Ленинградского военного округа, и с первых дней участвовал в Великой Отечественной войне.

Н.Я. Мерперт в госпитале в Омске. 1942 г.

Во время отступления из Пскова он оказался в Новгороде – городе, в который был для Николая Яковлевича как одним из символов героической русской истории, так и символом личным, «археологическим». В книге «Из прошлого: далекого и близкого. Мемуары археолога», опубликованных в 2011 г., он так вспоминал о начале войны:

«На другой день мы покинули Псков, и начались длительные перемещения, о маршруте которых мне трудно судить… Первой помню Гатчину, оттуда вернули нас в район Острова, Пскова и Порхова, где начались уже для нас регулярные бои, далее – Старая Русса, Шимск, Ильмень, Юрьев монастырь… А далее – уже Великий Новгород – легенда русской истории, в значительной мере её героический символ. Очень горько писать мне эти строки. Еще горше было понять, что же происходит? Такой ли представлялась нам будущая война? Разве такой рисовали её все формы пропаганды тридцатых годов? Такими изображались действия «прославленных полководцев Гражданской войны»? Осмыслить всё это было бесконечно трудно. Да и не до размышлений было. Нужна была Вера: Вера в святость своего долга, в преодоление навязанной народу страшной трагедии, в беспредельность его сил, выдержки, самопожертвования, в вековечную, Господом ниспосланную, миссию России кровью своей, жизнью своей спасать мир от варварства. Вера в бессмертие России – неопалимая купина, – возрождающаяся в, казалось бы, самых гибельных, самых безнадежных условиях, и вера не заученная, не навязанная извне, не порожденная тотальной пропагандой, а естественная, интуитивная, пронизывающая всё твоё существо, определяющая чувство твоей личной ответственности в разрешении судьбоносной ситуации.

Псков. 20 июня 1941 год. До начала войны 2 дня

И полагаю, что имею право именно в этом аспекте высоко оценить роль моего поколения в этот первоначальный, может быть, самый трудный, прежде всего психологически, период войны. Вчерашние мальчишки и девчонки, пришедшие в армию перед самой войной, были размещены в пограничных округах, на которые обрушился первый сокрушительный удар находящейся в зените своей мощи, не знавшей поражений германской военной машины. И они выстояли, главное, духовно выстояли («выдюжили», как писал в одной из статей А.Н. Толстой), заложив первые основы перелома, а далее — и разгрома врага».

В своих мемуарах Н.Я. Мерперт подробно описывает и своих учителей, и коллег, вспоминает случаи на раскопках. Но особое место в его мемуарах занимает история мест, ставших культурными и духовными центрами не только его личной, но и общерусской истории. Рассказывая личную историю участия в войне, Николай Яковлевич помещает её в рамку судьбы поколения, а в траектории перемещений по дорогам войны видит особый смысл, соединившийся с его профессиональной судьбой: в начале и в конце войны его путь прошел через Новгород.

«Для меня этот город был легендой, начиная с первых бесед матери о русской истории, с первого знакомства с русскими былинами в очень выразительном изложении их в превосходной книге Авенариуса. Издавна помнил я и самую раннюю его дату – 859 год, и княжение Рюрика, и путь «из варяг в греки», и былинных Василия Буслаева и старчища Андрочища, накрывавшегося многопудовым колоколом, и отважного гостя Садко, и разлившуюся рекой морскую царевну Волхову. Этот былинный цикл воистину гениален и породил великие феномены фактически во всех видах искусства. Естественно, знал я и о Невской битве, и о Ледовом побоище, и о походе к Белому морю, и о спасительной дипломатии Александра Невского, и об искусной политике и дипломатии Новгородской республики. Был для меня Новгород действительно Великим и незыблемым. Никогда не думал я, что впервые увижу его под ударами ежедневных бомбардировок и артиллерийских обстрелов, когда горизонт превращался в сплошное зарево пожаров, буквально адский огонь которых не только пожирал жилые и хозяйственные постройки, в значительной мере ещё деревянные, но подбирался к бесценным и замечательным памятникам Новгородского Кремля. При этом если поражение снарядом знаменитого Софийского собора не привело к тотальным разрушениям, то судьба церкви Спаса на Нередице и Сковородского монастыря оказалась трагичной: оба ценнейших памятника были фактически разрушены».

После тяжёлого ранения Николай Яковлевич попал в госпиталь, откуда в 1942 г. был отчислен по инвалидности. В том же году поступил он на исторический факультет МГУ им М.В. Ломоносова. В военные годы факультет организовывал археологические экспедиции: в 1942–1943 гг. Н.Я. Мерперт участвовал в раскопках славянских курганов в Подмосковье, а в 1944 г. – скифских памятников в Никополе Днепропетровской области. В декабре 1945 г. Мерперт с отличием окончил МГУ и поступил в аспирантуру ИИМК АН СССР. А в 1947 г. Мерперт вновь оказывается в Новгороде, в первой послевоенной археологической экспедиции, и проходит заново тот путь, по которому шло отступление:

«… Осенью 1941 года немцы были остановлены на северо-западном берегу Волхова (у Юрьева монастыря) и Малого Волховца. Начиная с восточного берега последнего, была создана многорядная оборонительная система. Она простиралась почти до Мсты с разрывами на многочисленных заболоченных участках, особенно частых у Волховца, где создание сплошных траншей было сильно затруднено: приходилось ограничиваться короткими отрезками, из которых просматривались северо-западные прибрежные участки. «Микро-гарнизоны» таких «секретов» сменялись каждые сутки, одновременно оборонительная система регулярно продвигалась к востоку. Теперь машины экспедиции также углублялись в оборонительную систему, но в обратном – западном – направлении. При этом значительные участки траншей и прочих сооружений сохранились в моей памяти и идентифицировались мной достаточно чётко. В немногих случаях отождествлялись и отдельные могилы… В целом же остатки оборонительной системы осени 1941 года сохранились в значительной мере: знакомым казался буквально каждый квадратный метр, вызывая горестные воспоминания.

Уже семь лет отделяли нас от них, но мне они казались вчерашним днём, и это чувство обострялось с отождествлением каждого нового участка. Особенно горько было опознание могил, оно не всегда оправдывалось, но я неоднократно просил остановить машину для более тщательного осмотра места и попытки вызова соответствующих ассоциаций. Иногда это удавалось, но далеко не всегда. И чем ближе к Волхову, тем реже: я уже отмечал всё более значительное распространение там заболоченных участков и открытых пространств, подвергавшихся ежедневным интенсивным обстрелам. Немногочисленные сохранившиеся могилы сооружались в кустарнике, рощах и ограждении шоссе, поэтому лишь в единичных случаях удавалось определить их и возложить к ним цветы, недостатка в которых в разгар лета 1947 года здесь не ощущалось.

Далее – многострадальный в самом прямом смысле этого слова мост через реку Малый Волховец, а потом – и через Волхов, построенный заново несколько южнее разрушенного довоенного моста, но также ведущего непосредственно в Кремль. Новые и восстановленные постройки, упорядоченные улицы и целые кварталы, несмотря на сохраняющиеся отдельные разрушения, решительно изменили как колорит возрождающегося великого города, так и восприятие его экспедицией. Уже при самом въезде была со вздохом облегчения констатирована сохранность ряда всемирно известных шедевров новгородской средневековой архитектуры... Касалось это и Кремля со знаменитым собором Святой Софии, мощными фортификациями – каменными стенами и боевыми башнями – и ряда замечательных соборов внутри города и за его пределами».

Н.Я. Мерперт больше не возвращался в Новгород: в 1948–1949 гг. участвовал в раскопках в Монголии, с 50-х гг. он сосредоточился на изучении культур энеолита и эпохи бронзы. До находки первой берестяной грамоты оставалось всего несколько лет.

Прочитать книгу Н.Я. Мерперта «Из прошлого: далекого и близкого. Мемуары археолога» в формате pdf можно в электронной библиотеке на сайте ИА РАН.